Высота покорялась с большим трудом. Каждый новый шаг вверх давался ценой неописуемого физического и морального напряжения.
Для всех альпинистов нашей группы это был первый семитысячник.
Трудности, о которых нас предупреждали ветераны, в реальности оказались намного серьёзнее.
Нестерпимо болела голова.
Процесс дыхания, на который на равнине никто не обращает внимания, здесь превратился в тяжелейший, почти невыполнимый труд.
Нас окружало необъятное пространство .
Огромные массы воздуха неслись в нём, гонимые ураганными ветрами. Но в этой космической бесконечности не хватало кислорода для поддержания жизни.
После трёх-четырёх шагов приходилось останавливаться, чтобы хоть немного отдышаться.
Первым шёл Волков Андрей.
Этот приезжий балаковский парень показывал чудеса мужества и выносливости.
Он медленно, почти не останавливаясь, шаг за шагом пробивался к вершине.
По снежным ступеням, сделанным Андрюхой, идти было гораздо легче, но всё равно он намного опередил всю группу.
Я шёл вторым.
Непонятно, какая сила тянула  вверх.
Непонятно, какие прелести таила в себе высота в 7134 метра над уровнем моря.
Больше чем на половину труп, я не допускал мысли об отступлении.
Мы шли.

Задыхались, падали, с невероятными усилиями преодолевая земное притяжение, поднимались и снова шли.
Наконец-то вершина.
Андрей сидел на камнях рядом с барельефом Ленина.
В руке он держал половину сигареты «Прима».
Когда я к нему приблизился, он тревожным голосом спросил:
— Спички есть?
Взгляд был у него был до того испуганно-выжидающим, что я забыл про свои мучения и в спешке начал шарить по карманам.
С виноватым видом я протянул ему две спички и сказал:
— «Чиркалки» нет.
Он оживлённо ответил:
— У меня есть, – и показал потёртый кусочек от спичечного коробка.
Ветер был ураганный. Прикурить в таких условиях казалось фантастической затеей.
Но мы не унывали.
Сняли пуховки, я накрыл ими Андрюху, заткнул щели рюкзаками и рукавицами и застыл  в ожидании.
Через какое-то время из-под пуховок показалось несчастное , озабоченное андрюхино лицо.
— Потухла, давай вторую.
Я снял шапку, свитер. Произвёл более тщательную герметизацию этого своеобразного саркофага и, не дыша, с замиранием сердца стал ждать приговора.
Вдруг из щели между пуховками показался слабый дымок, тут же сносимый порывами ветра.
Пуховки откинулись, и на свет явилась бесконечно довольная рожа с дымящимся бычком во рту.
После двух затяжек Андрюха передал своё сокровище мне. Я сделал только одну затяжку, ветер потушил сигарету.
Но это было уже не важно.
Как одуревшие, мы стали орать и прыгать на вершине.
Мы обнимались, хлопали друг друга по спине, поздравляли с победой.
Под нами, насколько хватало глаз, простирались Памирские горы.
Хотя многие вершины были выше облаков, нам все они казались карликами.
Мы были на пике Ленина.
Мы были на пике счастья.
Мы были на вершине жизни.

Через год Андрея не стало. Ему было двадцать два года.

Советские военные − самые правильные военные в мире. Особым мудрствованием они не вносят сумбура в планы командования. Приказы выполняют исключительно чётко.

Как-то раз альпинистские экспедиции в районе памирских семитысячников (1)обслуживала армейская команда на стареньком вертолёте, который не рассыпался только благодаря слоям краски, нанесённой на его героическое тело.

В нашей экспедиции подошли к концу овощные запасы. Тренер поручил мне договориться с вертолётчиками, часто летающими в Ош, чтобы восполнить этот пробел. Задание не было трудным, и летчики не  отказали в помощи. На мою просьбу они чётко, по-военному ответили: «Список и тару!»

Я притащил оружейный ящик, на клочке бумаги нацарапал список и с чувством выполненного долга пошел продолжать расписывать «пульку».(2)

Когда вертолёт вернулся из Оша, мы с другом пошли за продуктами. То, что вручили нам военные, вызвало ощущение приближающейся беды. В оружейном ящике снизу лежали спелые августовские помидоры (точнее то, во что от они превратились), а сверху аппетитно блестели пять южных арбузов, вымазанных томатным соком.

Тренер осмотрел товар, гневно произнес: «Вот уроды!» − и пошел выяснять отношения с вертолётчиками. Они молча выслушали его гневную речь, а потом ответили: «Георгич, мы люди военные, нам рассуждать не к лицу. Наше дело − выполнять распоряжения. Вот, читай, что написано», − и протянули ему мой список. На бумажке значилось: «Пятьдесят килограммов помидоров и пять арбузов». Летчики прокомментировали: «Если бы мы нарушили очерёдность продуктов, мы бы неточно выполнили приказ. А ты нас знаешь: мы люди ответственные».

Вернувшись в лагерь, тренер внимательно посмотрел на меня и отрывисто сказал: «Арбузы помыть, остальное похоронить».

Копать яму ледорубом в ледниковой морене − дело не очень перспективное. За полчаса напряженного труда была приготовлена могила для десятка мятых томатов, а в оружейном ящике их находилось несколько сотен. Я затосковал… мозг начал искать альтернативу бессмысленной работе. Тут мне вспомнилось мое недавнее прошлое, когда я работал в геологической партии на Тянь-Шане.

Как-то раз меня взяли на закуп продуктов. Не зная местных условий, я был очень удивлён скромностью приобретённых припасов. Мы купили бочку растительного масла, мешок рожков, мешок сахара, дрожжей и десять банок томатной пасты. На мои тревожные вопросы: «Зачем нам столько пасты и что мы будем есть целый месяц», − бывалые ответили: «Еда по горам скачет, а томат − для души».

Как позже выяснилось, наш пищевой рацион пополнялся охотничьими трофеями. В неудачливые дни голод утолялся кружкой растительного масла и диким луком, которого в окрестностях лагеря было в избытке. Томатная паста с помощью дрожжей и сахара за неделю превращалась в бодрящую бражку, так что жизнь у нас была сытая и весёлая.

Воспоминания разбудили во мне радостный азарт. Я прекратил свои погребальные мероприятия и побежал по соседним лагерям в поисках дрожжей и сахара.

Москвичи, питерцы, киевляне делились со мной желаемыми продуктами без вопросов. В лагере красноярцев меня подозрительно спросили:

− Уж не самогонку ли ты затеял готовить?

Я возмущенно ответил:

− Какая самогонка на высоте 4200 метров?

Они со вздохом подтвердили:

− Да-а-а, температурка не та…

Когда ингредиентов набралось достаточно, я взял пятидесятилитровую полиэтиленовую ёмкость, переложил в неё содержимое оружейного ящика, заправил всё это добытыми трофеями и перетащил в свою палатку. Благо, я жил один и потому своей затеей неудобств причинить никому не мог.

После отбоя, когда все затихли в своих спальниках, я тихонько пробрался на кухню, осторожно собрал кастрюли и перетащил их к себе. Потом перелил содержимое фляги в пустую тару, развел примус и начал по очереди подогревать разнокалиберные кастрюли, наполненные погибшими дарами Ферганской долины. Бадью я предварительно упаковал в свой пуховый спальник и по мере нагрева наполнял её содержимым кастрюль. После завершения процедуры я вымыл все кастрюли, тщательно закутал бадью и, довольный собой, уснул.

Пять дней шла подготовка к штурму вершины Евгения Корженевская. Каждую ночь я повторял одну и ту же процедуру: грел томаты, укутывал бадью в спальник, а сам всю ночь согревался только предвкушением результата моей затеи.

Перед выходом на восхождение пришлось делать выбор: оставить моё детище на милость мороза или поручить опеку над ним нашему доктору: кроме него в лагере никто не оставался. После недолгих размышлений я выбрал мороз − в его объятиях у «томатовки» было гораздо больше шансов на спасение, чем под присмотром доктора.

Восхождение прошло отлично. Ураганный ветер и снежные метели на высоте 7000 метров не сломили силу духа моего постоянного напарника Валеры Королева. Его жизненный оптимизм помог и мне восстановить силы, потраченные за пять бессонных ночей.

В лагерь я спустился до предела измождённый, но бесконечно счастливый. Восхождение на пик Корженевской давало мне право на почётное звание «Снежный барс». (3)   Тут и должна была пригодиться  моя «томатовка». Я решил, что, если предоставлю тренеру уже готовый продукт, он будет снисходителен и позволит нам с ребятами нарушить сухой закон в честь удачного завершения экспедиции.

Вечером из кастрюль и чашек я соорудил примитивный аппарат и ждал, когда тренер уйдёт из палатки, чтобы приступить к таинству изготовления продукта.

Но он все не уходил. С пика Коммунизма возвращалась команда москвичей, и он решил её дождаться.

Кухня у нас находилась в конце палатки, она отгораживалась ящиками с продуктами от основного помещения. Освещение было слабым, один керосиновый фонарь на всю палатку, и я решил рискнуть. Разжёг примус, заправил аппарат «томатовкой», и всё завертелось. Выхлоп с каждой порции получился небольшим, граммов двести, но все же момент был исторический.

Поляна тренера Москвина своей суровостью не допускала даже мысли о самогонке.

Итак, в палатку вошёл первый москвич. Немного оглядевшись, он спросил тренера:

− Георгич, вы что, самогонку гоните?

− Какая к чёрту самогонка? От чая лопаемся. На, пей! Как гора?

Через некоторое время появился второй:

− Георгич, вы что, самогонку гоните?

− Да вы что, спятили, что ли?! Пей чай! − сказал тренер уже с лёгким раздражением.

Когда третий москвич задал тот же вопрос, тренер взорвался:

− Вы там что, на горе, мозги отморозили? Какая самогонка в этих условиях?!

Через некоторое время выпитый чай выгнал Георгича на улицу. Облегчив организм, надышавшись свежего воздуха, он вошёл в палатку…

− Вы тут что, самогонку гоните?

В мёртвой тишине все вопросительно на него посмотрели.

− Юрка!!!…………….

[1] Вершины гор свыше 7000 м
[2] Карточная игра «преферанс»
[3] Звание «снежный барс» в среде альпинистов считается символом достижений, храбрости и воли, присваивалось спортсменам, совершившим восхождения на семитысячники Советского Союза.