«Чайник» на Крыше Мира

ЭПИЗОД 1

            Наверное я уже никогда не забуду тот дождливый июльский вечер, когда я     впервые пришел в дом известного альпиниста и  телережиссера, друга моих родителей,  Вячеслава Васильевича Александрова. Особняк, где находился офис его фирмы “Эдельвейс”   занимающейся горным туризмом, был на тихой улочке в городе  во дворе грелись два темно-зеленых экспедиционых “ЗИЛа”, какие-то люди носились со снаряжением и паковали  пластиковые ящики. Внутри дома все дышало духом горных восхождений и истории альпинизма, по стенам среди горного снаряжения, были развешаны фотографии известных восходителей страны, покоренных вершин, эпизоды жизни в горах с участием самого дяди Славы,   его друзей и соратников по альпинистскому движению. Сидя на краешке   дивана в кабинете Вячеслава Васильевича я крутил головой и рассматривал эти в основном черно-белые снимки – обветренные  и обледенелые лица, горящие весельем и азартом глаза, далекие и манящие вершины гор Центральной Азии. Все здесь дышало мужеством и отвагой, сами стены комнаты были похожи на дверь в другой мир, мир за которым открываются пути в дальние  странствия и восхождения на неведомые вершины, мир где эти мужественные люди покоряют семитысячники  и поют свои песни в завьюженных палатках. Но чем больше я погружался в  атмосферу этого дома, тем больше росло волнение в  груди, тем больше екало сердце и дрожали руки. Настолько это было заметно, что даже серый александровский кот обиженно спрыгнул с дивана и побрел искать какую то более спокойное лежбище, куда – то во двор к работающим людям, оставив меня один на один с моими переживаниями.

 Причина моей тревоги была проста, дело в том, что я здесь был не просто в гостях у друга моих родителей, Вячеслав Васильевич пригласил меня к себе в офис для того чтобы предложить мне место врача в составе международной гляциологической экспедиции на ледники Памиро-Алайской гряды; мне врачу практически без горного стажа предлагают работать среди ученых, альпинистов из Японии, США, Кыргызстана, людей за плечами которых опыт работы в Гималаях, Антарктиде, Гренландии, да Бог его знает где еще…  Сегодня я и еще несколько человек к встречаемся с руководителем этой экспедиции, известным исследователем высокогорных районов Азии, гляциологом, мастером спорта СССР по альпинизму, профессором одного из американских университетов, Владимиром Айзеным, вот так вот, не больше и не меньше!    Профессор должен был прийти с минуту на минуту и мы – Вячеслав Василевич, улыбающийся  улыбкой Бормана из «Семнадцати мгновений весны», за массивным дубовым письменным столом своего кабинета; моя давняя знакомая-психолог Татьяна, которая также согласилась работать в экспедиции, и я, просто врач и просто Слава, стоящий на краю  этой пропасти и тщетно цепляющийся за ее края.  Дядя Слава, наверное, специально для нас, рассказывает разные кошмарные случаи про горы, при этом тут же пытается всех успокоить, тут же находит какой-то еще более ужасный эпизод и так по нарастающей. Ситуация накаляется до предела, я уже подумываю о том, а не свалить ли мне прямо сейчас, как в прихожей появляется профессор Айзен.  Он вошел как-то незаметно, скромно,  как входит  человек,   опоздавший на сеанс, дескать простите, опоздал, где-то опять простыл, хотя на дворе стоит настоящее среднеазиатское лето. Он не производил впечатления героя: щурящиеся, без очков глаза, седая борода, манеры питерского интеллигента.

Владимир Борисович  сел на стул и дядя Слава попросил его рассказать о научной цели экспедиции и задачах которые нам предстоит решать в рамках этого проекта.

    И тут произошла нечто необыкновенное в поведении профессора: только что живые и добрые глаза, превратились во взгляд какой-то огромной птицы, они уже смотрели на тебя, сквозь тебя, неслись наверх к каким-то планетарным широтам, отражались отблеском разума и какой-то далекой грусти; профессор заговорил и мы оказались в магии какой-то новой реальности, там где рождаются ледники и дуют муссоны, бескрайние океанские течения меняют климат на нашей такой маленькой планете. Рассказывал про ледники, тянуще,  нехотя, как бы выбирая с какой стороны нам лучше их представить чтобы мы поняли, но мы и так были уже заворожены его рассказом, и уже жили этой, его реальностью. Потом он вкратце объяснил цели и задачи нашей экспедиции, нужность добычи ледяных образцов – кернов из самых вершин ледников, какую ценность они имеют и какое влияние могут оказать на изучение климата Земли и на понимание состояние гор и водных запасов Центральной Азии,  обмолвился о других подобных экспедициях в Гренландии, Тибете, Тян-Шане и Алтае.

            И, как говориться, тут меня накрыло… Страх и тревога уступила место азарту и решимости, мне вдруг страстно захотелось туда, наверх где эти отчаянные люди, в поисках  открытий,  борются с высокогорьем и непогодой, ценой нечеловеческих усилий добывают новые знания, испытывают на прочность самих себя для права называть себя настоящими людьми.  Решение было принято – я иду, иду, чего бы мне это не стоило, после услышанного от профессора Айзена, отказаться от приобщения к этому великому деу было полным безумием.

            Следующая половина встречи была уже чисто технической – обсуждали детали, оборудование, транспорт, и прочие мелочи для предстоящей экспедиции. В конце встречи профессор стал каким-то домашним, трогательно рассказывал про свою семью, про жизнь и работу в Америке.  В конце разговора он, вежливо откланялся и ушел в гостиницу.

 ЭПИЗОД 2

Первый лагерь на пути восхождения на Пик Ленина, где мы проходили  акклиматизацию для работы на леднике на Пимире,  находился на высоте 4400 м над уровнем моря, и погода здесь существенно отличалась от базового лагеря Ачик-Таш, куда мы приехали на автобусе после перелета из Бишкека в Ош.  В течение почти 10 дней мы проходили курс акклиматизации перед заброской на ледник на высоту 5400 м н.у.м. и поэтому здесь, под пиком Ленина каждый день с высунутыми языками поднимались  все выше и выше по разным маршрутам, чтобы максимально быть готовым для работы  на большой высоте.  Наконец последний, самый длительный переход к первому лагерю альпинистов под пиком Ленина. Весь день с рюкзаками по почти вертикальным тропам, короткие остановки на отдых, переправы горных рек, сердце бешено билось, пытаясь компенсировать недостаток кислорода, каждый шаг давался с огромным трудом, губы и уши немели и чернели от гипоксии. Я вспоминал лица своих больных в таком состоянии и лихорадочно думал, что же будет потом: инфаркт, отек легкого, чего ждать к чему готовиться. Но сердце работало как часы и с каждым метром, дышать становилось все легче и легче, невзирая на тахикардию и синие уши. Японские участники нашей экспедиции, тоже заметно сдали, тяжело дышали, каждые десять шагов останавливались добрать хоть немного воздуха. Прекрасно чувствовал среди них только Кожи Фуджита, руководитель японской группы, опытный альпинист, гляциолог много ходивший на восхождения и в последние годы постоянно работающий в Гималаях.

   Профессор Айзен шел позади всех, время от времени подходил к гидам и чихвостил их за то, что они постоянно убегали вперед и не обращали внимание на медленно идущих японских студентов, которые были в горах впервые. Я шел позади него, когда после перевала Путешественников, я впервые, наконец увидел настоящий  ледник. Он неожиданно предстал передо мной в панораме между вершинами, окружающими пик Ленина, он  лежал внизу серый и темный, похожий на гигантского кита, вокруг него было какое-то бесконечное движение, шум, журчала талая вода, сбегающая с тела ледника, она  образовывала маленькие озера талой воды, куда  с грохотом обрушивались сосульки и куски льда, гулко  гудели образующиеся в леднике ручьи  и реки. Вся это поднебесная фантасмагория  производила какое-то ощущение начала мирозданья, какой-то вселенской радости и таинства рождения природы, я остановился от свежести и новизны, очарованный этой чудесной, ранее невиданной мною картиной.Профессор  поднял с поверхности ледниковой морены несколько окаменелых ракушек, и внимательно осмотрел их и обратившись ко мне сказал:

    –   “Представляете  Вячеслав, ведь когда-то здесь не было ледников, здесь было дно моря или океана, где сформировались известняки Палеозоя в которых и сохранились эти ракушки. Это было примерно между 290 и 252 миллиона лет назад. В этих известняках до наших дней сохранились отпечатки морских обитателей того времени. Такие ракушки Вы можете найти даже на вершине пика Ленина, на высоте более 7000 м н.у.м.  далее, после Палеозоя были периоды мощных тектонических подвижек которые привели к формированию континентов, поднятию и формированию современного рельефа Памира и Памиро-Алая. То есть возраст этих ракушек может составлять сотни миллионов лет. Это было задолго до появления человека. Менялись очертания материков, направление океанических течений, рельефа суши и, климат на Земле постоянно менялся. Природа очень динамична, но если процессов изменения структуры горных пород и очертаний континентов исчисляется миллионами лет, то климат на земле меняется гораздо чаще. Современный вид человека “Homo sapiens” появился на Земле всего лишь 40 тысяч лет и все это время ему постоянно приходилось приспосабливался к изменениям климата мигрируя в те районы которые были более благоприятными для его выживания.

В те далекие времена человек не задумывался над тем, как и что влияет на климат, это было вне его сознания. Но, даже в эти примерно 40 тысяч лет было и теплее, и холоднее чем сейчас, о чем мы узнаем из изотопно-химического анализа ледниковых кернов. И лишь в последние 50-60 лет люди начали бить тревогу о каком-то громадном влиянии человека на изменение климата на планете. Да, конечно, начиная с 1970 годов температура воздуха стала расти, но не везде одинаково. Например, высоко в горах центрального Памира она практически не изменилась, а в Антарктиде в 2014 году был зафиксирован рекорд минимальной температуры воздуха. В то же время в период Эоцена (40-50 миллионов лет назад) температура воздуха в Антарктиде могла доходить в среднем до +17 градусов Цельсия. Такие мощные изменения в климатическом режиме нашей планеты невозможны только за счет выбросов «парниковых газов». Я и многие мои коллеги полагают, что причины глобальных изменения климата на Земле связаны с планетарными и космическими проявлениями, изменением солнечной активности, если хотите. Это очень сложный процесс и человек еще не настолько могущественный, чтобы влиять на изменение климата. Мы даже не можем предсказать погоду на месяц с достаточной достоверностью, мы не можем предсказать и предупредить землетрясения или остановить развитие тайфунов. Человек пока еще не имеет возможности влиять на глобальные изменения климата и это, пожалуй, хорошо нежели плохо…”

     На фоне гигантского ледника, профессор был скорее похож на биолога, а не на гляциолога, рассказывающего о леднике как о редком виде животного, которого он диагностировал и теперь пытается понять какое ему назначить лечение.  Он представил ледник как некое доисторическое существо, сохранившееся в экстремальных условиях высокогорья с доисторических времен. У меня возникло ощущение того, что у моих ног, здесь в горах Памира лежал какое-то ранее не известный мне огромный кит, теряющий свою массу, тающий от года к году и  нуждающийся в нашей защите. И, это существо, этот ледник на склонах памирских гор уже не был для меня таким чужим и далеким, он уже был частью моего бытия, частью моей картины мира. Наши японские коллеги внимательно слушали эту импровизированную лекцию частично на русском, частично на английском языке сидя вокруг нас на моренных валунах и понимающе кивая и бережно рассматривая образцы морены. Кожи Фуджита достал свой фотоаппарат, сделал несколько снимков, Нозому Такеучи со студентами отобрали несколько проб снега с поверхности ледника в маленькие химически чистые баночки, мы все снова взвалили рюкзаки на плечи и пошли дальше.

Горная тропа протоптанная сотнями альпинистов идущих на пик Ленина и спускающихся вниз в базовый лагерь  вела нас все выше и выше, и мне казалось, что я уже никогда не дойду до нашего первого, промежуточного лагеря пути к пику Ленина на высоте 4400 м. Вдруг, за повороте из за вздыбленной морены я увидел многочисленные желтые палатки выстроившиеся вокруг большого белого купола столовой вокруг которой толпились по-видимому голодные, до черноты обгоревшие под горным солнцем чумазые альпинисты в ярких, но замусоленных пуховых куртках. Они сновали между палатками, столовой и хозяйственными постройками и уже был слышан их разноязыкий говор.  Мне повезло, врачом лагеря был мой давешний сослуживец по скорой помощи «103», хирург, альпинист, и просто замечательный человек Аркадий. Здесь, во время своего отпуска он работал врачом,  я нашел его в там, где принципе и должен был найти, в столовой для персонала, Аркадий вместе с такими же темными личностями глушил спирт из алюминиевых кружек. Мое появление для него было громом   среди ясного неба, он истошно заорал, полез обниматься и лишь потом догадался налить полстакана разбавленного спирта с какими-то добавками. Я ему сказал, что-то типа, что в последнее время очень трудно найти нормального хирурга, мы посмеялись, Аркадий дал мне до утра свой свитер, потому что мой напрочь промок под мокрым снегом, я пообещал снабдить его обезболивающими и снотворными препаратами по окончанию экспедиции и пошел искать свободную палатку. Ночь я провел беспокойно, несмотря на то, что пуховый спальник, который дал мне Вячеслав Васильевич был очень теплым.  Палатка продувалась насквозь, снаружи гулял ветер, мела метель, ощущения были непередаваемы абсолютно, мне снилось что я в тибетском храме и вокруг меня сидят монахи, но как не странно я выспался и с утра был готов идти дальше.

 ЭПИЗОД 3

Очаровательная Акани Тсушима, молодая аспирантка из Киото, сидела в большой куполовидной обеденной палатке, замерзшими пальцами сжимала дымящуюся кружку чая и как всегда, улыбалась открытой, немного наивной улыбкой. Она улыбалась всегда, сколько я ее помню; улыбалась, когда мы встретились, улыбалась, когда мы с высунутыми языками бегали в первом лагере под пиком Ленина, улыбалась, работая лопатой, когда мы устанавливали буровую установку на леднике на высоте 5600 м над уровнем моря и, когда мы копали пещеры-хранилище в плотном фирновом снеге для бесценных ледниковых кернов.

Она работала тогда, когда все мужчины, истерзанные холодом и гипоксией, сидели кучкой на леднике и тупо смотрели, как она без устали перетаскивает ледовые керны от буровой палатки в керно-хранилище и не перестает опять же не перестает  улыбаться своей белоснежной улыбкой. Она была молодым ученым – гляциологом и казалось, что этот лед, пробуренный из толщи ледника был смыслом всей ее жизни,  казалось она была в восторге от этой тяжеленого экспедиционного быта, она, наверное, все время  только и думала о том какие научные результаты она сможет получить после этих своих изотопно-химических и микробиологических анализов льда формировавшегося на ледовой шапке одной из вершин Памира в течение последних нескольких тысяч лет. И сейчас, сидя в обеденной палатке за чашкой чая она тоже улыбалась, хотя поводов для этого похоже и не было.

Вот уже неделю мы жили на   одном из снежно-ледовых куполов Заалайского хребта, на Памире, на высоте 5600 м над уровнем моря. Сюда нас забросил вертолетом пилот экстра-класса  Шаимбек Каразаков, небесный рыцарь без страха и упрека, пилот доселе неведанного мне высочайшего класса.  

Времени у нас было не очень много, погода для этого времени года была скверной, почти все время шел снег и нам постоянно приходилось откапывать наши палатки.  Приходилось работать и днем и ночью посменно, но все шло совсем  не так как планировалось. Ледовая шапка была испещрена многочисленными трещинами образовавшимися после сильного землетрясения в Алайской долине в начале этого лета. Мы часто и внезапно находили трещины, скрытые после последних снегопадов. Все маршруты от нашего лагеря до мест бурения приходилось прощупывать длинным лавинным щупом зондировать радаром шаг за шагом, чтобы не провалиться в бездонные трещины, таящиеся на каждом шаге. Но самым большим сюрпризом было то, что при бурении бур попадал в каверны на глубине 10-20 м  и нам приходилось искать все новые и  новые точки для бурения на очень небольшом пространстве нашей снежно-ледовой шапки и каждый раз снова перетаскивать все буровое оборудование и капать новые керно-хранилища. Настроение у всех было подавленным, если не получится найти не тронутую землетрясением толщу ледника и пробурить от поверхности до скального ложе, то цель научного проекта не будет достигнута, будут впустую потрачены средства выделенные правительствами США и Японии на организацию этих работ, будет упущен шанс получить уникальные данные о климате и оледенении Памира в прошлом, а следовательно будет неясна картина возможных изменений водных ресурсов верховий реки Аму Дарья в следующие годы.

  Мы уже третий раз меняли позицию буровой, люди задыхались от работы на высоте, все жили ожиданиями. Половина моей аптечки ушло на купирование приступов горной болезни, кислородный аппарат работал почти без остановки, у участников экспедиции начались кишечные проблемы, а мы все еще не пробурили нужную скважину. В перерывах между работой мы все сидели в общей палатке, грелись горячим чаем, молчали и думали, что делать дальше. В тот вечер, после тяжелого дня работы,  профессор Айзен, рассказывал о своей своем отпуске с супругой и дочерью который они провели в Норвегии, куда отправились сразу-же после школьного выпускного вечера дочери, казалось, будто бы он не замечал общего напряжения и продолжал что-то рассказывать смотря куда-то в свою, ведомую только ему вдаль. Неожиданно он прервался обвел всех нас своим взглядом и коротко, как очередью из «Шмайсера» отрезал:

    -Во общем так – ледник, в том месте в котором мы пытаемся пробурить весь растрескавшийся после землетрясения. Надо попробовать перенести нашу буровую на 1000 м дальше и на 200 м выше на снежно-ледовый купол который находится на западе от нас. Это последний шанс. Пока не знаю удастся ли нам это сделать самим или мы сможем воспользоваться для этого вертолетом, это мы обсудим завтра, а пока всем спать!

     На следующий день вызвали вертолет. Погода была практически нелетной, сильный ветер, метель. Это был ад! Время от времени снег прекращался и появлялись окна ярко синего, почти фиолетового неба. Прилетел вертолет и только, благодаря высочайшему мастерству Шаимбека, после нескольких заходов он смог благополучно приземлиться. Двумя ходками вертолет смог перетащить только часть бурового оборудования и буровой ангар-палатку. Все опять затянуло облаками, пошел снег. 

  Все остальное оборудование и горючее для движков-генераторов в течение двух дней мы таскали на пластмассовых санях волокушах из лагеря на 5400 м н.у.м. на высоту 5600 м н.у.м.  Мы ползли наверх, как жуки навозники волоча и толкая пятидесятикилограммовые ящики с оборудованием, электрогенераторами, огибая метровые трещины, а назад стремглав катились на пустых санях вниз как в детстве катались на снежной горке. Приходилось делать долгие перерывы, люди долго пытались раздышаться от работы в холоде и разряженном воздухе. Наконец, все было доставлено, вырыты новые керно-хранилища для льда, подключены генераторы, и казалось, процесс пошел. И опять неудача-  трещина на 20 метровой глубине. Напряжение в лагере достигло кульминации, японцы окончательно приуныли. Повар Никита, этнический немец из Бишкека, раздавая ужин, то пел, то матерился на немецком языке, поминая профессора Айзена, всех японцев, свою судьбу, которая послала его в это проклятое Богом место.

    Я бродил по лагерю, в каком – то отупевшем отчаянии, забыв про холод, гипоксию и  мокрые ноги, бродил, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, за смысл, так неожиданно свалившейся на меня ситуации.

    – Вот я, на леднике. Спуск без альпинистской подготовки невозможен. Со всех сторон километровая пропасть. Дело не сделано. Даже не начато и судьба экспедиции неизвестна. Запасы еды идут к концу, приближается буран и вертолета ждать бессмысленно. Короче, как говорила моя знакомая, «кругом шестнадцать».

    Истощив себя подобным образом, я обнаружился себя стоящим уже за пределами лагеря у подножия гор, без единой мысли в моей воспаленном сознании и исступленно смотрящим на памирские вершины.  И тут я, пожалуй, впервые и увидел, ощутил  их по-настоящему, эти горы, этот Памир, эту великую горную страну.  Горы стояли панорамой вокруг меня одного, и я казался себе букашкой, молекулой перед их грозным величием. Заходящее солнце отражалось от глянцевых ослепительным белых вершин, на снежные склонах выделялись контуры скальных утесов, их великая энергетика волной спускалась вниз и разливалась по плато нашего ледника.  Они были величественными, но не устрашающими. Они были добрыми и седыми. В них было что-то изначальное, что-то от Бога, но не от абстрактного Бога, а от нашего мирского, человеческого, которого мы упоминаем в молитвах и чувствуем в храмах. Они вселяли силу и умиротворение.  И я вдруг успокоился, совсем забыл про холод и мокрые ботинки, я почувствовал себя дома  здесь в маленьком лагере, на закате,  посреди гор и тонн белого льда,   мне стало тепло и уютно, я как-то почему-то ясно понял, что все будет хорошо и решение будет найдено, даже если оно не будет найдено вовсе. Неожиданно рядом я услышал голос профессора, он заметил мою философскую отрешенность, тихо подошел и стал негромко рассказывать о вершинах Памиро-Алайского хребта, о ледниках которые вокруг нас, о том откуда, с каких районов сюда, на Памир приходят атмосферные потоки влаги несущие снегопады, он говорил о гляциологии и о чем-то еще.  К нам подтянулись японцы и бишкекские гиды и единственный представитель от кыргызско-немецкого института прикладных исследований земли, Азамат Осмонов, молодой энергичный ученый, очень сильно помогавший мне морально в этой экспедиции. Несмотря на то, что профессор говорил по по-русски, все слушали его рассказы как музыку, иногда он что-то переводил на английский, чтобы было понятно для японцев, и они кивали головой, показывали на какие-то  вершины, глаза их горели, и они были безусловной частью этой фантасмагорической ледниковой сцены.

    Почему-то вспомнилась фраза Высоцкого: «Ведь это наши горы, они помогут нам!»  и она оказалась так тождественна всему этому, что полностью охватило, осмыслило мое существование, стала лейтмотивом следующих дней моей жизни.

    Солнце зашло, и мы все вернулись в палатку, и профессор продолжил свой рассказ, но теперь о свой службе в Армии в 60-х годах, когда он был военным инструктором-альпинистом, в составе горной дивизии Рацека, он вспоминал о своих восхождениях на Тянь-Шане и Памире, о друзьях альпинистах, которых осталось совсем мало. Мы пили чай, над чем-то хохотали, даже японцы и конечно же, красавица Акани…

Ночью профессор связался по спутниковой связи со своими коллегами из США, и они рассказали, что у них была такая-же ситуация в Андах, в Южной Америке. Там также, после землетрясения весь ледник был растрескавшийся, но они смогли найти сплошной лед между двумя параллельными трещинами, где и пробурили скважину до дна. Другого варианта похоже не было.  Утром после зондирования радиолокатором и лавинным щупом, профессор вместе с японскими коллегами просчитали точку бурения переставив буровую установку на 10 м в сторону от того места, где мы ранее наткнулись на трещину. Первые 20 м прошли без проблем, работали окаянно, все почему-то чувствовали, что на этот раз все будет хорошо. Все кто был на буровой, с тревогой следили за уходящим вглубь буром, радовались каждому пройденному метру. Через четыре дня стало ясно, что мы достигли дна, В скважину была опущена видеокамера и на дне было заснята скальная поверхность со слоем почвы. Работа была успешно завершена.

Но на этом наши приключения не закончились…. Небо затянуло тяжелыми серыми облаками, начался снежный буран, который продолжался нескольких дней. Палатки замело, продукты иссекали,  в лагере было двое тяжело  больных и нам срочно нужен был вертолет для эвакуации. И  он прилетел ведомый легендарным Шаимбеком. Вертолет подолгу кружил, где-то над облаками вокруг нашего лагеря корректируя место посадки по GPS и как только появился разрыв в облаках он приземлился невдалеке от лагеря. Вертолет вывез нас всех за три ходки: ледовый керн в специальных термоизоляционных контейнерах и все экспедиционное оборудование. Первыми улетели гиды, японские студенты и красавица Акани.

С последней ходкой улетели все остальные. Я не помню, как мы взлетели, прорвав засаду из облаков, оставив позади ставший нам родным ледник, на котором мы провели почти месяц своей жизни, как пройдя через гряду облаков мы приземлились на зеленую поляну невдалеке от Дараут Коргона, у дороги, где нас уже встречал бесконечно родной и радостный, с глазами полными тревоги Вячеслав Васильевич. Глядя на скверные погодные условия он уже готовился к возможным спасательным работам, ведь кто знает, чем могло бы все это обернуться ведь некоторые из нашего экспедиционного состава никогда не попадали в такие условия на такой высоте, но думаю, что мы все равно бы спустились вниз, у нас было два опытных альпиниста – Владимир Айзен и Кожи Фуджита…

    Теперь же, мы все блаженно сидели на зеленой траве и как космонавты после приземления, вдыхали чудесный полный озона воздух равнины. Было общее ощущение и удовлетворения  радости от сделанного нами дела, экспедиция была завершена.

    Вертолет дозаправился в базовом лагере в Ачик-Таше и взял курс на Бишкек. Вячеслав Васильевич через открытый иллюминатор вертолета фотографировал, кто-то спал и клевал носом, а я еще долго искал глазами наш ледник, наш ледовый купол, то место которое свело меня с такими замечательным и мужественными людьми, как Владимир  Айзен, Кожи Фуджита, Нозому Такеучи, Азамат Осмонов и конечно же красавицей Акани …

    Эти горы, этот ледник до сих пор снятся мне по ночам. Я закрываю глаза и  вижу, как будто ветер разбрасывает по леднику пустые оставленные нами термоизоляционные контейнеры, всплывают лица всех тех, кто был тогда с нами в экспедиции и конечно, ее , ну вы наверное уже поняли…