Все работающие в горах так или иначе сталкивались с этими машинами и людьми ими управляющими. О вертолёт! Как много в этом звуке! Особенно когда сидишь на тощем рюкзаке после завершения альпинистской экспедиции, или тяжёлого геологического маршрута, или обнимая штатив опостылевшего теодолита на геодезической точке. А звука всё нет с позавчерашнего дня, еды нет ещё  больше, но  прямо замечательно, что осталось немного заварки. Никто не матерится, не смеет, а то вообще может не прилететь, если почует.
Но ЧУ! Сперва издалека невнятный звук ничего не напоминающий и слухом не воспринимающийся, а только чувством, которому никак не придумают названия. Потом стрёкот, потом фыр-фыр-фыр, потом так же, но уже с пок-пок-пок над головой и вот уже рёв, и на тебя падает чудище с колёсами вместо когтей. И ничего, что это не когти, даже лучше, потому что ты эти грязные колёса готов обнимать-целовать. Но вот хлобысь дверь, трах-та-ра-рах лестница на верёвочке с узелками и животворящий мат бортинженера, чтоб быстрей, значить, а ты и так уже там, уже вцепился в лавку и хрена с два тебя от неё отдерёшь, потому что были прецеденты и ты в курсе. Не надо ля-ля, что всё не так! У каждого всегда по-своему, как и большая чистая любовь! У меня вот так.

В СССР вертолёт был штукой конической и имел два состояния: или он есть, или он будет. Всё! Но чаще всего, что будет, а сейчас он есть, но в другом месте. Все надежды на его присутствие в нужном месте и в нужное время даже теоретически не прогнозировались. Наиболее вероятный прогноз давала кофейная гуща сорта мокко урожая 1913 года, но некоторые проблемы снабжения страны советов именно этим сортом (как впрочем и всеми остальными), определяли точность прибытия вертолёта мнимым числом, плюс-минус бесконечность. Вот так и жили.

В наше время чуток полегчало. Вертолётов стало меньше, бардака поубавилось, остался только неизбежный, а вот что пилотов стало совсем мало, так то наша общая печаль и пилотов и нас, клиентов.  Любой бардак в авиации исходит с вершин руководства и чем его там, наверху скапливается, тем хуже жить нижнему звену, то есть настоящим работникам – пилотам, бортинженерам, техникам, тому кто РАБОТАЕТ и кормит всех. Это вам любой техник скажет! Мы ждали на земле, а экипажи летали и не их вина, что не успевали, что рисковали, что вникали и потому нарушали. Да, и погибали. Работа такая.

Управлять вертолётом можно по-разному – по правилам строго и по правилам не очень строго, но в пределах, с дурацким риском и с риском оправданным, но бывает и хреново. Последнее нам не нравится, да и не только нам, а вот тем кто так летал, так вроде даже и нормально. Зато хвастаться они очень любили. Но про них мы писать и вспоминать не будем. Старались с ними не летать, а если приходилось, боялись, но тоже летали, ибо выхода не было.

Будем про хороших, не разделяя, кто лучше, а кто не так уж – просто нормальные, хорошие специалисты.  В моём списке это:

Овчаренко Вячеслав Андреевич, пилот-виртуоз, наставник многих, старающийся не рисковать лишнего, но с элементами лихости. Разумными. С ним я налетал много и много общался в часы вечернего досуга за вагончиком на Майдаадыре, где у нас был стол и лавки для задушевных бесед. А зимой выезжали кататься на лыжах, с ним и с сыном Андреем, тоже пилотом, тогда ещё вторым, нынче давно уже командиром.

Рашид  Каримович Джангиров – пилот ас, наставник, работает до сих пор в войсках, обучает молодых военных летунов. Сейчас уже не летает сам – годы.

Были ещё хорошие пилоты: Ломанов Володя,  Овчаренко Андрей, Данилов Сергей.

Сергиенко Владимир Петрович – вечный «соперник» Андреича, не занимал видных постов, просто отлично летал. Рисковый. Как говорил ему Андреич, отчитывая за очередной фортель: — Ты летаешь на грани фола! Сергиенко молчал. А чё, действительно, на грани, но всё нормально же! Для меня высшим финтом в его исполнении был взлёт с площадки на морене пика Горького – он приподнял машину на метр от земли, потом завалил её набок вправо и , задрав нос, через хвост спиной вперёд… Такого я ни до, ни после не видел. К сожалению долго болел и ушёл.Царствие ему небесное.

Качерыгин Алексей Павлович – флегматик в жизни и ас за рычагом управления вертолётом. Он был за штурвалом, когда погиб в лавине лыжник швейцарец  и надо было посадить машину как можно  ближе к лавине, а места не было, тогда он засадил вертолёт внаглую на брюхо прямо в сугроб. Это он был «за рулём», когда погиб Слава Зайцев и нам не хватало  времени свезти его вниз и погрузить в вертолёт с нормальной площадки – погода портилась очень быстро и надо было убираться из района.  Он завис надо мной, концы винтов были в метре от склона и моей головы и держал машину пока я тащил тело Славы к трапу и поднимал его к люку, в руки Миши Михайлова и бортинженера. Мне под концами винтов было не вздохнуть, ибо там воздух спрессован как кирпич и его невозможно вдохнуть, а я не мог пригнуться или отползти, потому что на белом снегу и в рассеянном свете другого ориентира, кроме меня в красном, нет и надо не дышать, и терпеть пока Палыч  «зацепится за воздух». Царствие ему небесное.

Лопатин  Сергей. Первый раз работал с нами  с группой французов-гидов из Шамони. Только получили новенькие вертолёты МИ-8 МТв-1 (кажется так) и пилоты резвились, упиваясь дополнительной мощью. Последний день работы в Караколе, летим  утром на склоны, уже всё пролетели до Джергалана, а не заходим никуда – не понял! Слава в дверях кабины поворачивается и говорит, что погоду до обеда дают мильён-на-мильён, а после обеда  непонятки, потому летим на ледник Иныльчек южный, на фотосессию, а потом докатаем. Иди, грит, показывай дорогу, пайлоты так не выходили (напрямик, через перевал Туз) и я не знаю. Ладно, показываю, перевалили, вышли на Чон Таш, а там уже всё понятно, там летали. Сажусь на место и что то замечаю подозрительное в салоне. Пока я стоял к народу спиной, народ как то изменился, посинел, или посерел, что ли? Потом соображаю, что вчера то мы отвальную гуляли, сегодня к вечеру летим в Бишкек. А перевал то 4000 метров, а у народа то похмелье, они ж не виноваты, что французы, что здоровье у них не наше. Бегом через головы в хвост, доставать помойное ведро! Успел!

Сели на «ледовой площадке», Слава сказал чтоб не глушились, пять минут и сматываемся, НО! Вокруг благодать, видимость во все стороны, ни облачка и т-и-ш-и-н-а! Только ветролет шумит. Заглушили. Я быстренько залез в волшебный ящичек, достал, налил, поздравились, сфотографировались. Взлетаем. Не, не взлетаем. Чёт там в движках шумит, потом хлопает, потом всё. Повтор с тем же результатом. Инженер мухой в верхний люк, подбадриваемый матом командира, а я начинаю прикидывать, где, в случае чего, лучше хватать холодную ночёвку, ибо ещё на запуск аккумуляторов хватит, а потом… Под Горького на складах есть старые палатки и всякое тряпьё, опять же домики. Направо тоже чьи то каркасы стоят, но я не знаю чьи и что там. Заводимся. Завелись! Полетели к Джергалану, пару раз спустились, ланч. Сидим под ёлкой, ловим благодать, развезло-о-о. Ладно, надо лететь, но не летится опять – ничего себе, второй раз за день! Но до шахты рядом, можно на лыжах, уже не опасно. Взбодрённый свежей порцией мата инженер чёт там покрутил и мы полетели. Летал Лопатин хорошо, уверенно, спокойно держал машину на переднем колесе, если сесть по-человечески не получалось. Много работал в Непале. Недавно нам сказали, что умер, подробностей не знаем, печаль. Моложе нас значительно.

Храмушин Юрий Иванович. С виду грузный, солидный, этакий медведевидный, но за рычагом держался грациозно, как вроде и не было лишних килограммов. Замечательно нам работалось с ним вместе. Автор высказывания о нашей совместной работе:- Юра, сказал он, одинаковая у нас с вами работа, собачья. Погиб на работе с охотниками на сыртах Ак-Сая. На обломках хвостового винта  его вертолёта прикрепили памятную табличку и  поставили небольшой памятник на мемориале альпинистов в Ала-Арче.

Беликов Владимир Ильич. Спокойный, доброжелательный человек и замечательный пилот, тоже нет в живых.

Вспоминаю похороны экипажа разбившегося рейса с Кум-Тора. В зале старого аэропорта на постаменте гробы с останками трёх членов экипажа, траурная музыка, почётный караул в лётной форме, печальная торжественность.

Похороны Юры Храмушина. Занесли в квартиру гроб с телом, посидели, постояли рядом его товарищи, простились. После похорон собрались на поминки в кафе.

Разница оглушительная! В остатках кожаных курток, в стареньких фуражках… Цвет и элита нашей авиации, короли горного  воздуха… Бывшей авиации.

А наши пилоты ценились всегда и везде. На северах (Ямал, Сургут, Тюмень, Якутия) и в Афгане, в горах и на равнине. Слава им и почёт. И ещё печаль о погибших и умерших.

Если кого то не вспомнил и не помянул, не обижайтесь – я не пишу «Книгу мёртвых и живых», я пишу свою память и, если кого забыл на страничке, вспомню в мыслях.

Автор: Юрий Шевяхов.